Неточные совпадения
Огромный дом, широкий
двор,
Пруд, ивами обсаженный,
Посереди
двора.
Над домом башня высится,
Балконом окруженная,
Над башней шпиль торчит.
Две
огромные липы, росшие посреди
двора, покрывали почти половину его своею тенью.
Мало того, даже, как нарочно, в это самое мгновение только что перед ним въехал в ворота
огромный воз сена, совершенно заслонявший его все время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из ворот во
двор, он мигом проскользнул направо.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу
двора вылез
огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул через ворота, пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой комнате, с двумя окнами на
двор и на улицу, с
огромным фикусом в углу, с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над широким зеленым диваном, на окнах — клетки с птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в другой грустно сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
Загнали во
двор старика, продавца красных воздушных пузырей,
огромная гроздь их колебалась над его головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине
двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
Я жил близ Вознесенского моста, в
огромном доме, на
дворе. Почти входя в ворота, я столкнулся с выходившим от меня Версиловым.
За одной стеной слева я увидел
огромный склад дров, длинный склад, точно на дровяном
дворе, и с лишком на сажень превышавший стену.
На
дворе росло
огромное кедровое дерево; главный флигель строился, а гостиница помещалась в другом, маленьком.
Фабрика —
огромное квадратное здание в предместии Бинондо в два этажа, с несколькими флигелями, пристройками, со многими воротами и дверями, с большим
двором внутри.
На
дворе росло
огромное дерево, к которому на длинной веревке привязана была большая обезьяна, павиан.
Мы успокоились и спрятались под спасительную тень, пробежав
двор, наполненный колясками и лошадьми, взошли на лестницу и очутились в
огромной столовой зале, из которой открытая со всех сторон галерея вела в другие комнаты; далее следовали коридоры с нумерами.
Нехлюдов, еще не выходя из вагона, заметил на
дворе станции несколько богатых экипажей, запряженных четвернями и тройками сытых, побрякивающих бубенцами лошадей; выйдя же на потемневшую от дождя мокрую платформу, он увидал перед первым классом кучку народа, среди которой выделялась высокая толстая дама в шляпе с дорогими перьями, в ватерпруфе, и длинный молодой человек с тонкими ногами, в велосипедном костюме, с
огромной сытой собакой в дорогом ошейнике.
Верстах в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На
дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял шубу и ходил по комнате в
огромных меховых сапогах, Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные часы постукивали разбитым и слабым звуком…
Белая Церковь и Александрия представляли настоящее феодальное герцогство, с
двором, с неисчислимым количеством людей, питавшихся вокруг
двора, с
огромными конюшнями породистых лошадей, с охотами, на которые съезжалась вся аристократия Юго-Западного края.
Огромный пожарный
двор был завален кучами навоза, выбрасываемого ежедневно из конюшен. Из-под навоза, особенно после дождей, текла ручьями бурая, зловонная жидкость прямо через весь
двор под запертые ворота, выходящие в переулок, и сбегала по мостовой к Петровке.
Двор был застроен оптовыми лавками, где торговали сезонным товаром: весной — огурцами и зеленью, летом — ягодами, осенью — плодами, главным образом яблоками, а зимой — мороженой рыбой и круглый год — живыми раками, которых привозили с Оки и Волги, а главным образом с Дона, в
огромных плетеных корзинах.
Нашлись смельчаки, которые, несмотря на охрану и стаю
огромных степных овчарок во
дворе, все-таки ухитрялись проникнуть внутрь, чтобы потом рассказывать чудеса.
На
дворе огромного владения Ляпиных сзади особняка стояло большое каменное здание, служившее когда-то складом под товары, и его в конце семидесятых годов Ляпины перестроили в жилой дом, открыв здесь бесплатное общежитие для студентов университета и учеников Училища живописи и ваяния.
После перестройки Малкиеля дом Белосельских прошел через много купеческих рук. Еще Малкиель совершенно изменил фасад, и дом потерял вид старинного дворца. Со времени Малкиеля весь нижний этаж с зеркальными окнами занимал
огромный магазин портного Корпуса, а бельэтаж — богатые квартиры. Внутренность роскошных зал была сохранена. Осталась и беломраморная лестница, и выходивший на парадный
двор подъезд, еще помнивший возок Марии Волконской.
От восторга я чуть не вскрикнул и, сильно взмахнув книгами, зашагал через
двор огромными для моего возраста шагами… И мне казалось, что со мною в пансион Рыхлинского вступил кто-то необыкновенно значительный и важный… Это, впрочем, не мешало мне относиться с величайшим благоговением ко всем пансионерам, поступившим ранее меня, не говоря, конечно, об учителях…
И вот в этот тихий вечер мне вдруг почуялось, что где-то высоко, в ночном сумраке, над нашим
двором, над городом и дальше, над деревнями и над всем доступным воображению миром нависла невидимо какая-то
огромная ноша и глухо гремит, и вздрагивает, и поворачивается, грозя обрушиться… Кто-то сильный держит ее и управляет ею и хочет поставить на место. Удастся ли? Сдержит ли? Подымет ли, поставит?.. Или неведомое «щось буде» с громом обрушится на весь этот известный мне мир?..
Топот усиливается, как прилив, потом становится реже, проходит
огромный инспектор, Степан Яковлевич Рущевич, на
дворе все стихает, только я все еще бегу по
двору или вхожу в опустевшие коридоры с неприятным сознанием, что я уже опоздал и что Степан Яковлевич смотрит на меня тяжелым взглядом с высоты своего
огромного роста.
Наибольший успех полета обозначался достижением мельницы, с ее яркими брызгами и шумом колес… Но если даже я летал только над
двором или под потолком какого-то
огромного зала, наполненного людьми, и тогда проснуться — значило испытать настоящее острое ощущение горя… Опять только сон!.. Опять я тяжелый и несчастный…
На следующий день наш
двор наполнился множеством людей, принесли хоругви, и
огромный катафалк не мог въехать с переулка.
Несколько дней, которые у нас провел этот оригинальный больной, вспоминаются мне каким-то кошмаром. Никто в доме ни на минуту не мог забыть о том, что в отцовском кабинете лежит Дешерт,
огромный, страшный и «умирающий». При его грубых окриках мать вздрагивала и бежала сломя голову. Порой, когда крики и стоны смолкали, становилось еще страшнее: из-за запертой двери доносился богатырский храп. Все ходили на цыпочках, мать высылала нас во
двор…
Сидя на краю постели в одной рубахе, вся осыпанная черными волосами,
огромная и лохматая, она была похожа на медведицу, которую недавно приводил на
двор бородатый, лесной мужик из Сергача. Крестя снежно-белую, чистую грудь, она тихонько смеется, колышется вся...
Крыша мастерской уже провалилась; торчали в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри, пламя снопами выкидывалось на
двор, на людей, толпившихся пред
огромным костром, кидая в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи носились по
двору, выжимая слезы из глаз; я выбрался из-под крыльца и попал под ноги бабушке.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез через забор в дедов сад и пошел домой, — ворота на улицу были открыты,
огромный мужик сводил со
двора тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Я очутился на
дворе.
Двор был тоже неприятный: весь завешан
огромными мокрыми тряпками, заставлен чанами с густой разноцветной водою. В ней тоже мокли тряпицы. В углу, в низенькой полуразрушенной пристройке, жарко горели дрова в печи, что-то кипело, булькало, и невидимый человек громко говорил странные слова...
На
дворе поставили большую новую белую калмыцкую кибитку; боковые войлочные стенки можно было поднять, и решетчатая кибитка тогда представляла вид
огромного зонтика с круглым отверстием вверху.
Богатый чувашенин охотно пустил нас на ночлег, потому что мы не требовали себе избы, и мы спокойно въехали на
огромный, еще зеленый
двор и поставили карету, по желанию матери, на самом верху холма или пригорка.
На
дворе стояла совершенно черная, непроницаемая ночь, так что сначала Ромашову приходилось, точно слепому, ощупывать перед собой дорогу. Ноги его в
огромных калошах уходили глубоко в густую, как рахат-лукум, грязь и вылезали оттуда со свистом и чавканьем. Иногда одну из калош засасывало так сильно, что из нее выскакивала нога, и тогда Ромашову приходилось, балансируя на одной ноге, другой ногой впотьмах наугад отыскивать исчезнувшую калошу.
На постоялый
двор, стоящий в самом центре
огромного села, въезжают четыре тройки. Первая, заложенная в тарантас чудовищных размеров, везет самих хозяев; остальные три заложены в простые кибитки, из которых в одной помещаются два господина в гражданском платье; в другой приказчик Петр Парамоныч, тучный малый, в замасленном длиннополом сюртуке, и горничная девушка; в третьей повар с кухнею.
На
дворе у Афоньки Беспалого наши ученые мужи встретили саму хозяйку, здоровеннейшую бабу в ситцевом сарафане. Она тащила, ухватив за ушки,
огромную лоханку с помоями, которую, однако, тотчас же оставила и поклонилась, проговоря...
Князь, выйдя на террасу, поклонился всему народу и сказал что-то глазами княжне. Она скрылась и чрез несколько минут вышла на красный
двор, ведя маленького брата за руку. За ней шли два лакея с
огромными подносами, на которых лежала целая гора пряников и куски лент и позументов. Сильфидой показалась княжна Калиновичу, когда она стала мелькать в толпе и, раздавая бабам и девкам пряники и ленты, говорила...
Обогнув сад, издали напоминающий своею правильностью ковер, и объехав на красном
дворе круглый,
огромный цветник, экипаж, наконец, остановился у подъезда.
Внутри город был довольно грязен: в нем всего только одна церковь высилась и белелась, да белелись еще, пожалуй, каменные присутственные места; лавки же были хоть и новые, но деревянные, и для приезжающих в городе не имелось никаких удобств, кроме единственного постоялого
двора с небольшим числом комнаток вроде номеров и с
огромным крытым
двором для лошадей.
Маленькая закройщица считалась во
дворе полоумной, говорили, что она потеряла разум в книгах, дошла до того, что не может заниматься хозяйством, ее муж сам ходит на базар за провизией, сам заказывает обед и ужин кухарке,
огромной нерусской бабе, угрюмой, с одним красным глазом, всегда мокрым, и узенькой розовой щелью вместо другого. Сама же барыня — говорили о ней — не умеет отличить буженину от телятины и однажды позорно купила вместо петрушки — хрен! Вы подумайте, какой ужас!
Согнувшись, почти на четвереньках, Созонт бросился в дверь на
двор, а женщина, тихонько, как собака во сне, взвизгнула и, стоя на коленях,
огромными глазами уставилась в лицо пасынка.
Недели три после первого посещения Курнатовского Анна Васильевна, к великой радости Елены, переселилась в Москву, в свой большой деревянный дом возле Пречистенки, дом с колоннами, белыми лирами и венками над каждым окном, с мезонином, службами, палисадником,
огромным зеленым
двором, колодцем на
дворе и собачьей конурой возле колодца.
Вся прислуга Багровых, опьянев сначала от радости, а потом от вина, пела и плясала на
дворе; напились даже те, которые никогда ничего не пивали, в числе последних был Ефрем Евсеев, с которым не могли сладить, потому что он всё просился в комнату к барыне, чтоб посмотреть на ее сынка; наконец, жена, с помощью Параши, плотно привязала Евсеича к
огромной скамейке, но он, и связанный, продолжал подергивать ногами, щелкать пальцами и припевать, едва шевеля языком: «Ай, люли, ай, люли!..»
В продолжение этого разговора проезжие поравнялись с постоялым
двором. Впереди ехал верховой с ручным бубном, ударяя в который он подавал знак простолюдинам очищать дорогу; за ним рядом двое богато одетых бояр; шага два позади ехал краснощекий толстяк с предлинными усами, в польском платье и
огромной шапке; а вслед за ними человек десять хорошо вооруженных холопей.
Вокруг господского
двора разбросаны были жилые избы дворовых людей, конюшня, псарня и
огромный скотный
двор.
Один из них показался ему
огромного роста, но он не успел рассмотреть его в лицо; а в другом с первого взгляда узнал земского ярыжку, с которым в прошедшую ночь повстречался на постоялом
дворе.
Все в доме говорили неполным голосом, а проходя по
огромному, чистому
двору, жались к сторонке, точно боясь выйти на открытое пространство.
Крик его, как плетью, ударил толпу. Она глухо заворчала и отхлынула прочь. Кузнец поднялся на ноги, шагнул к мёртвой жене, но круто повернулся назад и —
огромный, прямой — ушёл в кузню. Все видели, что, войдя туда, он сел на наковальню, схватил руками голову, точно она вдруг нестерпимо заболела у него, и начал качаться вперёд и назад. Илье стало жалко кузнеца; он ушёл прочь от кузницы и, как во сне, стал ходить по
двору от одной кучки людей к другой, слушая говор, но ничего не понимая.
Два
огромных черных крыла взмахнули над шляпой, и косматое чудовище раскрыло обросшую волосами пасть с белыми зубами. Что-то рявкнуло, а затем захохотало раскатами грома. Пара свиней, блаженствовавших в луже посередине улицы, сперва удивленно хрюкнули, а потом бросились безумным бегом во
двор полицейского квартала, с десяток кур, как будто и настоящие птицы, перелетело с улицы в сад, прохожие остановились, а приставиха вскрикнула — и хлоп в обморок.
Рогожин дохнул: от него пахло только суровцом-квасом, которого он выпил два
огромных ковша на постоялом
дворе.
Дворник повел ее сначала
двором, где действительно привязанная на цепи собака не то что лаяла на них, а от злости уж храпела и шипела; затем дворник повел Елену задним ходом, через какой-то чулан, через какую-то кухню и прачечную даже и, наконец, ввел ее в высокую и небольшую комнату, но с
огромною божницей в одном углу и с каким-то глупо и ярко расписанным потолком.